Цветок греха - Страница 38

Дни и часы жизни он тратил на обработку земли, на то, чтобы засеять ее, собрать урожай. Это дело он знал, можно сказать, почти от рождения, знал досконально, но оно не было единственным, что он знал.

Хорошая, добрая весна, которая наступила сейчас, означала, он понимал это, что нужно будет много и тяжело потрудиться, но зато не предвещала горестей и бед, когда урожай начинает гнить на корню, а семена страдают от внезапно ударившего мороза или нашествия насекомых.

Мерфи умело управлял своим хозяйством, сочетая методы, применявшиеся еще его отцом и дедом, с новыми, о которых узнавал от людей и из книг. Вел ли он трактор по бурому полю между зелеными рядами картофельной ботвы, входил ли на рассвете в коровник для того, чтобы подоить своих белобоких подопечных, прежде чем отправить их на пастбище, – он всегда знал: труд его не случаен, не напрасен.

А вот лошадей держал ради собственного удовольствия.

В это утро он с наслаждением наблюдал за годовалым гнедым жеребчиком с широкой грудью. Тот тоже не сводил с него глаз, лениво помахивая хвостом. Они хорошо знали и понимали друг друга, и оба могли подолгу так стоять, будто играли в «кто кого перестоит». Неподалеку от них спокойно щипала траву ухоженная лоснящаяся кобыла, а ее жеребенок тем временем сосал молоко. Остальные лошади, среди которых была мать годовалого гнедого, предмет особой гордости Мерфи, насторожив уши, глядели на своего хозяина.

Он похлопал себя по карману, и гнедой понимающе мотнул головой и приблизился к нему.

– Ты умница, да? Хороший парень. – Мерфи гладил его по холке, а тот тыкался мордой ему в карман. Другие лошади тоже двинулись в сторону этого кармана. – Я не собираюсь подкупать тебя. Ты ведь любишь меня и без этого, верно? Но все-таки угощу. – Гнедой получил половинку яблока из его рук и начал с удовольствием хрупать. – Я соскучился по тебе, мальчик. – Он по-деловому ощупал его коленные суставы. – Может, хватит лениться, а? Пора показать, что ты умеешь!

Мерфи уделил внимание каждой лошади, тоже угостил их и, обняв за шею гнедого, оглядел пастбище. Вдоль стен начинали расцветать желтые «рыжики», вовсю голубели колокольчики всех видов и мастей, дальше взгляд упирался в амбары, сараи, силосную яму, и, наконец, на холме, на фоне белых облаков, выделялся большой старый дом Его родовой дом.

Уже за полдень; пора выпить кружку чаю, а потом продолжить работу. Он отвел глаза от лошадей и построек, поглядел на запад. Туда, где возвышался каменный круг – за оградой, отделявшей пастбище от пашни.

И там он увидел ее.

Сердце замерло у него в груди. Он с недоумением подумал: неужели так теперь будет всегда – стоит лишь ее заметить? Не странно ли это для мужчины за тридцать, который видел немало женщин на своем веку и ни одна из них не вызывала у него никаких особых чувств, кроме вполне естественных – обнять, обладать? Но сейчас все было по-другому. Его не оставляло ощущение, что это его Судьба.

Было, разумеется, и желание. Вожделение. Однако с этим он мог подождать. Должен был подождать. Хотя бы для того, чтобы знать, как она к нему относится. Он чувствовал, что не безразличен ей: ее пульс временами начинал биться сильнее под его пальцами, а в глазах появлялось нечто ответное, что она тщательно пыталась скрыть. Но, возможно, он ошибается? Просто ему хочется, чтобы так было.

Последний раз погладив гнедого, он зашагал через пастбище.

Шаннон видела, как он направляется к ней. Она заметила его еще раньше, когда отвлеклась от холста и поглядела вокруг. Ее взгляд задержался тогда на впечатляющей картине: мужчина и молодой конь, оба предельно выразительные на фоне зеленого луга. Почувствовала она и тот момент, когда он увидел ее – его взгляд, хотя расстояние было достаточно большим, как будто коснулся ее тела.

Что ему нужно от меня? – задала она самой себе вопрос. И что я могу хотеть от него? Несмотря на кажущуюся простоту, ответить на эти вопросы было сложно.

– Привет, Мерфи! – Продолжая работать кистью, она окликнула его первой, когда он приблизился. – Как видите, я воспользовалась вашим разрешением поторчать у вас на поле.

– Торчите сколько угодно, Шаннон, мы уже говорили об этом. Рисуете эти камни?

– Можете взглянуть, если хотите.

Она взяла другую кисть, а первую зажала в зубах.

«Да, что-то в этом есть, – думал Мерфи, разглядывая холст, натянутый на подрамник и установленный на мольберте. – Что-то она поймала, уловила… Какую-то глубину. Тайну…» Или ему кажется, потому что хочется, чтобы так было? На холсте отсутствовал пока еще фон, не было и переднего плана – только камни, нагромождение камней, которым она уже начала придавать плотность и цвет. И делала это, по его мнению, мастерски. Что он и выразил, воскликнув:

– Здорово, Шаннон!

Она покачала головой, хотя услышать это было приятно.

– Еще ждать не дождаться, когда будет «здорово». Сейчас уже не то освещение, какое хотелось бы.

– Давно вы здесь?

– Ну, не так чтобы очень. – Нахмурившись, она опустила кисть в краску на палитре, потом мазнула по холсту. – Следовало встать на рассвете, тогда, наверное, свет был бы таким, какой нужно.

– Завтра опять будет рассвет. – Он присел на ограду, задумчиво постучал пальцем по альбому для эскизов, лежащему там. Потом вдруг спросил: – А вот эти буквы на вашей рубахе: «КМ», что означают?

– Эти? – Она отложила кисть, отступила на шаг назад, не сводя глаз с холста, отерла пальцы о рубаху. – Они значат: «Карнеги Меллон». Колледж, где я училась.

– Рисовать?

– Ага… – Камни еще не ожили, говорила она себе. Нужно расшевелить их. – Я пошла потом больше по коммерческому искусству, – проговорила она рассеянно.